2 ноября (20/Х ст.ст.) 1912 года у Дмитрия (в то время «ветеринарный врач Брейтовского пункта») и Анны родилась дочь Антонина. Крестили в Предтеченской церкви (разрушена при строительстве водохранилища) села Брейтово священник Павел Вознесенский, дьякон Константин Сухопрудский, псаломщик Николай Колонский (?). В 1914 году родилась дочь Галина. После замужества Анна по существующим тогда законам вынуждена была оставить учительскую деятельность, стала заниматься только воспитанием детей и ведением домашнего хозяйства.
В 1915 году в стране разгорелась экономическая катастрофа, начинались голодные времена. Как и большинство других семей в Брейтове семья Дмитрия голодала. Как-то от сибирской язвы пала лошадь, соблюдая меры санитарной безопасности, животное полагалось глубоко закопать. Перед тем Дмитрий сделал вырезки, большие куски. Жена мясо сварила, пропустила через мясорубку, котлеты дважды обжарила. Так палая лошадь спасла семью от голодной смерти.
В Брейтове многие занимались извозом, служили в Петербурге. В те тяжёлые времена почти всё село разъехалось. Несмотря на возражения жены, Дмитрий проявлял твёрдость характера и продолжал оказывать помощь матери, которая жила в Ярославле, и учившимся тогда младшим брату и сестре. Матери Дмитрий помогал и в последующие годы. Его сын Б.Д. Орлеанский (1916-2003) вспоминал, что «скандалы по поводу помощи семье в доме случались. Мама была кроткая женщина, она плакала, но не перечила».
В конце 1915 – начале 1916 года Дмитрий был мобилизован в царскую армию. На фронт уходил из Ярославля. Жена из Брейтова переехала к своим родителям в Николо-Ухтому. В составе войск Юго-Западного фронта в мае-августе 1916 года Дмитрий участвовал в прорыве австро-германского фронта, т.н. «Брусиловском прорыве», единственной успешной операции за всю I империалистическую войну. В это время 3 августа (21/VII ст.ст.) 1916 года Анна родила сына Бориса, которого в церкви села Никольское крестил родной дед. В честь Благоверного князя мученика Бориса, празднование церковью 24 июля – как отмечено в выписке из метрической книги от 21 января 2018 года, подписанной протоиереем Дмитрием Орестовичем Никольским. Восприемниками при крещении были села Владычное священник Николай Дмитриевич Никольский и дочь священника Вера Дмитриевна Никольская.
Несколько месяцев Дмитрий служил в Турции в Трапезунде. В 1917 году после февральской революции в звании капитана ветеринарной службы он был демобилизован, прибыл сначала в Ярославль, затем отправился в Никольское к жене и детям. Продолжил работу ветеринарного врача в селе Семёновском, что в 15 км от Николо-Ухтомы. В Семёновском от сапа пала лошадь. Перед тем, как её закопать, Дмитрий отрезал от неё ногу. Это было опасно, тем не менее, благодаря палой лошади семья вновь выжила. Примерно в то время девочки Тоня и Галя заболели скарлатиной, младшая Галя умерла.
Однажды, это было уже во времена «красного террора», в Семёновском был убит красноармеец. Приехала чрезвычайная комиссия. Собрали всех мужчин, выстроили в линейку, вывели каждого пятого и заперли в сарае дожидаться расстрела. В эту группу попал и Дмитрий. Наутро приехал начальник отряда, заместитель которого проводил операцию отбора. Несчастных вывели из сарая. Начальник (раньше он служил в Ярославской Земской Управе) узнал Дмитрия: «Дмитрий Владимирович, а вы как попали?!» Эта счастливая случайность спасла Дмитрия от смерти. Все остальные были расстреляны.
Иноходца Серко обменяли на корову Милку. Как-то, это было тоже в Семёновском, Анна подоила корову и разлила молоко по кринкам. Тут она увидела в окно, что в дом идёт отряд с обыском. Дмитрий же с фронта привёз наган и не сдал его. Если найдут оружие – расстрел на месте. Мужа дома не было. Анна схватила наган и бросила его в кринку с молоком. Красноармейцы начали обыск. Анна предложила им молока, и они не отказались. На их глазах она налила им молока, чем отвела возможное подозрение от кринок. Военные напились молока и удалились.
В 1918 году перед Дмитрием поставили ультиматум: либо идти ему служить в Красную Армию, либо работать ветеринаром в Пошехонье. Пошехонье рассматривалось тогда, как ссылка. Дмитрий выбрал Пошехонье. Из Семёновского на телеге со скарбом, с возом сена и привязанной сзади Милкой Дмитрий с женой и маленькими детьми по лесным и просёлочным дорогам переехали в Пошехонье.
Семью поселили в бывшем доме купца Рогова. По воспоминаниям Б.Д. Орлеанского: «Самого Рогова раскулачили, потом он как-то погиб. Его сын Вася Рогов сошёл с ума. Прежде на первом этаже находились торговые лавки. Васю не выселили, с подругой Надей Ребровой он жил в одной из комнатушек, которая была частью бывшей лавки. Васе было лет 50, он был не в себе. Ребята над ним смеялись. Он за ними бегал с палкой. Мы занимали весь верхний и часть нижнего этажа. В первом этаже была кухня с русской печкой. Жили в верхнем этаже. В печке с мамой пекли пироги. Холодильников не было, продукты хранили в погребе, яму в погребе загружали снегом. Снег доживал до следующей зимы.
Пошехонье того времени – тихий патриархальный городок с собором на базарной площади, с одноэтажными торговыми рядами и двухэтажными каменными домами, в которых располагалась аптека, кино, финотдел и библиотека. Базарная площадь находилась на стыке реки Согожи и речки Пертомы. С базарной площади было видно слияние Согожи и Соги. Река была неглубокая, с бочагами, имела много бродов. В Согоже были хорошие купальные места, дно реки и берега песчаные. Мелкой рыбы было полно и мы, мальчишки, могли целыми днями стоять по колено в воде с удочками. Ловили пескарей, плотвичек, сорожняк. Корзинами вылавливали карасиков из прибрежной тины. Мальчишек-друзей у меня не было. Дружил с подругами сестры Тони. Лет до 6-7 они меня ещё терпели, а потом стали выгонять. До школы моим другом была мама, она приучила меня делать уборку, приносить дрова, топить печку, помогать ей на кухне. Купаться и в лес ходил с папой. Мама научила меня уже в пять лет читать. Был я толстым, неповоротливым ребёнком и к тому же плаксой. «Телёнок», - говорила мама. Сестра дразнила из какого-то детского стихотворения: «… это Боря рёвушка». Я негодовал и лез драться. Однажды выстрелил в неё горошиной из рогатки, едва не попал в глаз. Был первый и последний раз побит папой, и то символически.
На заре НЭПа был такой случай. Отец из Ярославля привёз разных диковинных для меня продуктов. Сели пить чай и снедь разложили на столе. Среди угощений были какие-то белые ломтики. Отец протянул мне такой ломтик и сказал: Ешь!» «Не буду, это вата», - ответил я. Ваты-то в нашей семье врача было много. А это была французская булка.
Однажды к нашей компании ребят присоединился мальчик, сын нэпмана. Он принёс пачку папирос. Пошли мы в ближайший лесок и закурили. Дымили, задыхались, кашляли. В воскресенье у нас в доме собрались гости – местная интеллигенция. Пообедали, отец взял пачку папирос, сам он не курил, и стал угощать гостей. Очередь дошла до меня. «Кури», - сказал отец. «Я не буду», - ответил я. «Ведь куришь. Зачем по лесам прятаться, кури здесь», - настаивал отец. Мне стало стыдно, с тех пор я ни разу больше не закурил.
Отец наряду с обязанностями ветеринара был и санитарным врачом – грозой нэпманов. Меня нэпманы знали. Придёшь, бывало, в магазин, а хозяин кричит: «Борис, пойди сюда!» И мне в карман сыплются горсти конфет. Много таких небольших эпизодов, они весьма характеризуют тот период, в который я жил».
Дмитрий был одним из первых в стране специалистов, занимавшихся искусственным осеменением лошадей. Целью ставилось улучшение породы лошадей, адаптированной к местным условиям. «Английских тяжеловозов случали с нашими крестьянскими мелкопородными кобылами. Получались не очень крупные лошади. Конезавод был не в Пошехонье, поэтому я этих лошадей не видел», - отмечал Борис Дмитриевич.
Однажды Дмитрий был приглашён в Иваново в сельскохозяйственный институт на кафедру ветеринарии. Должность была профессорская, хотя звания этого у него не было. Проработал он там недолго. Жил в комнатушке в общежитии. Ему обещали квартиру, но не дали и Дмитрий вернулся в Пошехонье.
По воспоминаниям Бориса: «Когда построили сырную фабрику, нас выселили. Дом был передан под общежитие рабочих этой фабрики. Потом он перешёл в общежитие рабфака. Я в этом рабфаке учился». По его свидетельству, в Пошехонье приезжал Сергей Миронович Киров: «Помню его в кожаной куртке, кожаной кепке и в болотных сапогах. Отец называл его Мироныч. Тогда я не знал что это Киров, но что Мироныч – знал. В компании жителя Пошехонья егеря Ермолаича вместе ходили на охоту. Ермолаич разводил собак, у нас была его собака пойнтер. Отец рассказывал, о чём беседовали с Кировым. Речь шла о незастроенном в то время районе Купчино, о развитии в тех местах мясомолочного комплекса. «Мы здесь сделаем русское Чикаго», - говорил Киров. Киров пригласил Дмитрия в Ленинград на мясокомбинат ветеринарным врачом. Обещал квартиру на Пороховых. Дмитрий согласился, поехал. Но на полпути в Рыбинске у него украли чемодан, где лежали документы. На этом его путешествие закончилось».
2
Zummer (18 февраля 2018 - 15:42) писал:
