"...Моя мать в 1922 году вместе с А. Е. Белосельской, сестрой одного из основателей нашего музея И. Е. Белосельского, окончила Даниловское педучилище..."
Старая статья из Даниловской газеты.
Газета «Знамя труда» 15 ноября 1988 г.
Рассказы о коммунистах
РАЗВЕ ЭТО ЗАБУДЕШЬ…
НАВСЕГДА ОСТАНЕТСЯ В ПАМЯТИ ЕКАТЕРИНЫ ПАВЛОВНЫ КАДАК ТОТ СТРАШНЫЙ 1938 ГОД…
СНАЧАЛА арестовали её мужа, Антония Мартиновича (эстонца по национальности), а потом, через определенное время, «черный ворон» ночью, тайно, появившись внезапно, как коршун, увез и её. Привезли в Ярославское управление НКВД, бросили в подвал.
– Отрекайтесь от своего мужа, он – преступник, враг народа, – грозно наступали в управлении.
– Мой муж не мог совершить преступления, и у меня нет оснований для того, чтобы отвергнуть его, – спокойно и твёрдо сказала Кадак.
– Так ты ещё сомневаешься в правоте действий наших органов? – вопрошал всё тот же грозный начальник. – Посидишь в подвале, может образумишься.
Но она не «образумилась». Спазмы подступали к горлу, хотелось пить. Мозг сверлила одна единственная мысль: «Здесь какая-то ошибка, мой Антоний не способен на преступление. И где же теперь он, что с ним?».
Болело сердце и о маленькой дочурке Галочке. Ведь ей было всего три годика. Что-то с ней станется! Взяла её пока тетя Анна, которая, к счастью, как раз ночевала у них при аресте. Старшая дочь, Татьяна, по крови хотя и не родная Екатерине Павловне, но она её своей считает. Что будет с ней? Не выгонят ли из института, ведь получалось, что Татьяна – дочь врага народа.
Тяжелые и мрачные мысли одолевали Кадак…
А потом была тюрьма.
…Екатерина Павловна вытерла слёзы, поправила седую прядь и продолжала свой трудный рассказ.
– В тюрьме заперли в камеру. В ней я пробыла пять месяцев, ждала приговора. И вот его вынесли: на 8 лет отправлялась я в Караганду в лагерь для заключенных. Повезли нас пятого июня. Ехали из Ярославля через Данилов, где жили мои родители. Не знали они, что с нами случилась беда. Было большое желание увидеть мать и отца. Но как это сделать, ведь я - за решеткой. Гляжу, один железнодорожник внимательно смотрит в наше окно. Вмиг он узнал меня, понял всё и помчался, не разбирая дороги. Вскоре возвратился, а сзади него мои папа и мама, бледные и взволнованные. На счастье, наш состав долго простоял на ремонте, и мы могли через оконную решетку поговорить. Спасибо охраннику, разрешил и передачку взять. Папа и мама безутешно плакали. Собралось много народу. Одни с недоверием смотрели на нас, думая, что мы и впрямь враги народа, а на лицах других я видела сочувствие и глубокое сострадание к нашей судьбе.
Прервав свой рассказ, Екатерина Павловна вновь заплакала. Потом долго молчала, будто в забытьи. Я не торопила её. Подперев седую голову натруженной рукой, она пыталась что-то вспомнить, значительное и важное.
– Да, – вдруг оживившись, вновь заговорила она. – А ведь я потом узнала, что тот добрый и смелый железнодорожник был не кто иной, как Петр Павлович Киселев. Говорят, его уже нет сейчас в живых, а жаль, я так его и не сумела отблагодарить при жизни.
Привезли заключенных сначала в Акмолинск, на пересыльный пункт, а оттуда расформировали по лагерям Карагандинской зоны. И началась трудная, страшная и неизведанная, как черная ночь, лагерная жизнь. Копали землю, строили дома. Лесу в тех краях мало, так строили из смеси навоза с тростником. Всё это месили руками.
Екатерина Павловна протянула мне морщинистые, испещренные венами ладони и продолжала рассказ:
– Лагерь наш был со всех сторон огорожен толстой колючей проволокой. Это так угнетало. И не находило сердце покоя от сознания невиновности, унижения и, самое страшное от безысходности. В глазах стояли дети, муж. Живы ли они. Два года строгого режима, изнурительного, тяжелого труда вконец подорвали моё здоровье. Дело усугублялось ещё тем, что мне, жителю средней полосы, очень тяжело было переносить климат Казахстана. Постоянные ветры, морозы изматывали до предела. А еда была какая… Утром пшенная каша с хлебом, после окончания рабочего дня суп из воды с пшеном и та же пшенная каша на воде. Больше ничего не давали. По образованию я учительница, в физическом труде большой сноровки не было. Но трудилась добросовестно, насколько мне позволяли оставшиеся ещё силёнки.
Через два года, видя старание и упорство в работе заключенной Кадак, тюремное начальство перевело её в так называемую «свободную» зону. Там разрешали ходить во дворе без охраны. И хотя заключенные всё равно были под неусыпным контролем, всё же стало морально немножко полегче. Но здоровье было вконец подорвано, и она попала в больницу.
– На моё счастье, – продолжает воспоминания Екатерина Павловна, – в больнице, которая находилась здесь же, в зоне, меня осмотрела врач, тоже из заключенных, очень толковая и деловая, причём знакомая по пересыльной тюрьме. Она сделала всё возможное, чтобы поставить меня на ноги. Если бы не она, я б, пожалуй, не выжила. Эта женщина-врач пользовалась на зоне большим авторитетом. Про неё говорили, что она воскрешала из мертвых. Причем, надо учесть, что лекарства для заключенных отпускались самые примитивные и в небольшом количестве. Врач добилась, чтобы меня после лечения поставили на усиленное питание, как сильно истощенную. И хотя понятие «усиленное питание» весьма относительное для лагерных условий, но всё же, кроме пшена, нам, истощенным, давали изредка картошку, а иногда и мясо перепадало, да и хлеба получали по 400 граммов в день, плюс два кусочка сахара.
А сколько людей тогда умерло! Почти каждый день кого-нибудь хоронили. Увозили в гробу, завернутых в тряпки, в сопки, закапывали, а гроб привозили назад. И стоял он, дожидаясь других. Это обстоятельство сильно угнетало. Но надо было во что бы то ни стало выжить, встретиться с родителями, друзьями, знакомыми, рассказать им о моей невиновности, а главное – надо было воспитывать дочь. Вначале нам не разрешали переписку, но потом один раз в квартал мы могли послать весточку домой. Из письма матери я узнала, что отец умер, не дождавшись моего возвращения. У тети Анны сгорел дом, и она поселилась у матери. Обе состарились. Шла война, и родные тоже испытывали нужду и лишения. Дочь мою Галочку взял к себе брат мужа Мартин Мартинович Кадак. Он жил на хуторе Анфимово. У них было хозяйство, корова. О муже никто ничего не знал.
В «свободной» зоне Екатерина Павловна работала на лесозаготовках в сопках. Этот лес отправляли за границу, а вырученные от продажи средства шли на нужды войны. В сопках выли голодные волки, готовые вот-вот броситься на лошадей и людей. Конвоиры отпугивали их выстрелами, а на шеи лошадей с этой целью подвешивали бубенчики. И опять Кадак заболела. На этот раз не вырваться бы ей из лап смерти, если бы благодаря хлопотам знакомых не перевели её в подсобное хозяйство. Жить стало легче.
– Вскоре мне доверили проверять молоко на жирность и отправлять его на завод, а потом назначили заведующей молокоприемным пунктом. Заключенным молока не давали, оно предназначалось только для обслуживающего персонала и для отправки на молокозавод. Но иногда ценой неимоверных усилий мне удавалось подкормить сильно истощенных заключенных, в которых едва теплилась жизнь.
… После освобождения из заключения Екатерина Павловна Кадак приехала к матери в Данилов. Комнатуу, в которой раньше жили с мужем в Ярославле, отобрали, имущество конфисковали. Надо было начинать всё сначала. С горечью вспоминает моя собеседница то лихолетье:
– Увидела меня, живую, мама и расплакалась: «Кровинушка ты моя, за что же тебе выпало такое страдание, в чём же ты виноватая? Это я, старая, не смогла уберечь тебя от невзгод лихих». Пошла я искать себе работу. Не берут, смотрят косо. И в который раз помогли друзья. Хлопотала за меня Анна Евлампиевна Белосельская. Она в то время была заведующей детским садиком. Ни на что не смотрела: ни на косые взгляды окружающих, ни на то, что я вернулась из заключения, приняла меня на работу в своё учреждение, устроила воспитателем. Она меня хорошо раньше знала, мы с ней вместе в гимназии учились. Были среди родителей детей такие, которые подстрекали её уволить меня, заявляя при этом: «Что это за воспитатель, если она отбывала срок в заключении, как враг народа, чему она научит наших детей». Но Белосельская не слушала никого, а меня постоянно успокаивала, поддерживала, заботилась обо мне. Так я отработала в 39-м железнодорожном садике 12 лет, до ухода на пенсию. Дочь моя подросла. Закончив 10 классов, поступила в институт железнодорожного транспорта. После его окончания вышла замуж за своего сокурсника Володю, сейчас уже их сын Сережа учится в архитектурном институте. Живут все в Ленинграде, там же и Татьяна со своим семейством.
К Екатерине Павловне у меня оставалось ещё несколько трудных вопросов. Мы молчали. Пристально взглянув на меня и, словно угадав моё желание, она сказала:
– Вы, наверное, хотели бы узнать, что сталось с Антонием? Я до сих пор ничего о нем не знаю. Кроме того, что теперь его реабилитировали. Меня восстановили в партии. Я член КПСС с 1926 года, – и Екатерина Павловна показала мне значок «50 лет пребывания в КПСС». – Вызывали меня в обком КПСС, сказали, что сняты с меня все обвинения за неимением улик.
– Вы могли бы мне показать фотографию мужа?
– Ничего не сохранилось. Всё уничтожили сразу же после нашего ареста. Антоний очень любил меня, был красивым и смелым, работал художником. Познакомились мы с ним в Данилове. Он со своими родителями выехал из Эстонии, их семья поселилась в наших краях, в Анфимове, на хуторе. Были у нас альбомы, вела я дневники о нашей жизни, но теперь ничего нет.
– Как вы сейчас, спустя много лет, сквозь призму времени и тех невзгод и лишений оцениваете то, что случилось с вами?
– При всём том, что случилось с нами, – сказала Кадак, – мы очень любили свою Родину, и остались верными ей до конца. Когда в лагере шли на работу, думали, что надо лучше трудиться, помочь своей стране разгромить фашистов. Свято верили Сталину, молили за его здоровье, про Берия ничего не знали. То, о чём сейчас пишут в газетах, говорят по радио, для меня только теперь по-настоящему проясняется. Надо, чтобы этого никогда больше не повторилось. Только гласность и демократия не позволят допустить к власти таких, как Сталин, Берия и им подобные. Надо, чтобы народ строго подходил к оценке руководителей любого ранга: от низшего звена до высшего. Тот, кто использует власть в своих корыстных целях, не должен быть на руководящих постах. Я политику Горбачева очень одобряю. Он всё сейчас правильно делает, только поддержка народа ему нужна крепкая.
И ещё один нелегкий вопрос задала я Кадак.
– Что для вас было самым страшным в условиях заключения?
– Самое страшное для меня, да, думаю, и для всех остальных, это было всенародное презрение, сознание того, что народ считает нас своими врагами, это терзало душу и сердце.
Заканчивалась наша длительная и трудная беседа. Екатерина Павловна встала и, почти не отрывая больные ноги от пола, медленно заскользила по комнате, держась за стулья. Евдокия Сергеевна Филимонова, её двоюродная сестра, живущая с ней, поддерживала её. Евдокии Сергеевне самой уже без года 70 лет, а Екатерине Павловне 27 ноября 90 исполнится.
– Как же вы управляетесь с дровами, печами, водой? – поинтересовалась я.
– Нанимаем за деньги, – сказала Евдокия Сергеевна. – Вот плита вся развалилась. Несколько раз обращалась в промкомбинат, дом-то ведомственный, и к депутату, – не помогли. Что поделаешь… – А в глазах Екатерины Павловны, пенсионерки республиканского значения, застыла печаль.
Т. БУЯНОВА.
Мой отец летом 1916-го окончил четырехгодичную учительскую семинарию. Обучали их не только специальным предметам, но еще и игре на клавишных и струнных музыкальных инструментах.
Хорошо играл на мандолине, балалайке, гитаре и голос имел хороший. В августе того года его отправили на фронт — шла первая мировая война. Потом он перешел в Красную Армию, а в марте 1919-го — в Первую конную армию Буденного. Я бережно храню свидетельство того времени — документ с подписью самого Буденного (см. фото). В 1923-м их конный дивизион прикрепили к Карачаево-Черкесскому ОГПУ — на борьбу с кулацкими бандами.
Отец рассказывал, что никакие это были не кулаки, а самые умные и трудолюбивые деревенские мужики. Зиму и лето они сами работали как волы, в страдную пору могли нанять и работников, а их обирали до нитки, высылали вместе с семьями — ройте землянки и начинайте жизнь с нуля, без гроша в кармане. Сюда же еще в царские времена ссылали всякую людскую нечисть — бандитов, разбойников, воров. Они и вербовали обиженных советской властью в банды. Стоило поймать и обезвредить главаря и верхушку банды, как она распадалась сама собой.
ФОТО С КРУПСКОЙ
Моя мать в 1922 году вместе с А. Е. Белосельской, сестрой одного из основателей нашего музея И. Е. Белосельского, окончила Даниловское педучилище. Получила направление в Толгский монастырь, там располагался дошкольный дет-ский дом. И уже оттуда отправилась делегатом на Первый съезд дошкольных работников, который проводил министр образования Луначарский, и приезжала туда с детьми из детского дома Н. К. Крупская. По окончании съезда все желающие сфотографировались с ней. Фотография хранится у нас уже 90 лет.
В конце 1925-го у мамы умерла мать — старик отец остался один с младшей малолетней дочерью. Пришлось переезжать в Данилов. Анну Евлампиевну как раз назначили директором здешнего детского дома, и она взяла мою маму на работу.
Документ с подписью Буденного.jpg 167,3К
3 Количество загрузок:
Документ с подписью Буденного
«ЖЕРТВЫ» ОБЛАВЫ
Отец демобилизовался 1 января 1928 года. Вернулся в Данилов гол как сокол — в армии тогда никому зарплату не платили. Старая его мать жила на частной квартире, ездила к митрополиту и выхлопотала маленькую пенсию за мужа священника. Получала ее через даниловскую Вознесенскую церковь… Папа сразу пошел устраиваться на работу по специальности. В Данилове свое педучилище, свободных мест нет. Поехал в облоно, в отдел кадров. Как увидели его документы, сразу проводили к заведующей. Предложили работу в большом любимском детском доме. Отказывался поначалу, но ему объяснили: в том детдоме, кроме обычных сирот, есть подростки, отловленные на рынках и вокзалах, снятые с поездов. Ребята старшей группы, 16-18 лет, с начала зимы живут в подвале, играют в карты, по ночам воруют в городе. Не кормить их нельзя и вывести оттуда не удается. «Мы дадим Вам оклад выше норматива и жильем обеспечим» — согласился.
НОЖ В КОСЯКЕ
В Любиме детский городок за рекой Учей состоял из нескольких зданий. Директор показал 2-этажное деревянное новое здание, оно было в плачевном состоянии: перебиты окна, двери сняты и проданы. Директор открыл дверь в подвал — в сантиметре от его головы в косяк воткнулся нож. Отец потянул руководителя назад, постояли у открытой двери минут пять — тут надо по-другому. Весь день он наблюдал за подростками. В столовую те ходили, когда вздумается. Кормили ребят из одного блюда, иначе нельзя — унесут и продадут. К вечеру мой отец сел около подвала, взял в руки гитару, стал петь. Окружили:
— Ты кто?
— Ваш новый воспитатель. Вот веселю вас, зарплату отрабатываю.
— Спой еще.
— Не могу, пальцы замерзли, струны не слушаются.
— Так пойдем в подвал.
Ответил наигранно оскорбленным тоном:
— Чтобы я, командир Первой конной армии, как трусливая крыса, прятался по подвалам — ни за что!
— Что же делать?
— Вот идите и думайте, и я буду думать. Завтра встретимся.
На другой день собрались все.
— Придумал?
— Безусловно. Неужели не надоело в сыром подвале?.. Да, кто вот это (показал на изуродованный детдом) сделал, тот и должен исправить.
Скоро в здании вставили стекла, навесили новые двери, поклеили обои, покрасили… Новый воспитатель стал обучать подростков игре на мандолине, гитаре, балалайке — образовали струнный оркестр. Вместе с учителем музыки и девчонками — сводный хор.
На первомайские праздники в народном доме после торжественного заседания ребята из подвала вы-ступили с первым концертом, пели буденновские песни. Зал гремел от аплодисментов. Работники культуры предложили выступать на платных концертах в Любиме и его окрестностях. В бухгалтерию стали поступать деньги. Чтобы отучить от игры в карты, отец попросил директора купить несколько комплектов шахмат. Стал обучать ребят этой благородной игре.
ТРАГЕДИЯ В КАЗАНСКОМ
Не все было гладко — к лету любимский детдом сообщил в облоно, что трех человек необходимо направить в специальное детское исправительно-трудовое учреждение. В области же утруждать себя не стали — направили всех трех в разные… детские дома. Один из них, 15-летний подросток, попал в даниловский детдом — в мамину группу. Ему хватило недели, чтобы совершить тяжкое преступление. Об этом случае говорили мне родители.
…В группе был мальчик Митя Кучумов — умный, послушный, трудолюбивый. Детдом располагался на Горушке в 2-этажном каменном здании, бывшей трапезной Казанского. Коллектив, кроме сторожей, чисто женский. Воспитательские смены заканчивались, когда дети ложились спать. Ночной сторож проверял все здание и запирал двери. Ночная дежурная из числа сотрудников обходила спальни и к старшим, если не было шума, больше не заглядывала — занималась младшими. Шума не было всю ту неделю. Никто не мог даже и подумать, что ночами ребят там нет.
Новенький, переведенный из Любима, сразу обследовал Казанский собор. Он стоял пустой. Вход заколочен досками. Что мальчишкам запертые двери, если есть окна? Митя такой же мальчишка, и ничего мальчишеское ему не чуждо: все в собор — и он с ними. Облюбовали место, где пел когда-то церковный хор. Высоко над полом, напротив большие окна, все обрамлено резными перилами. И вот в соборе — с первой же ночи — между Митей и новеньким начались разногласия. Митя возражал ему, во многом не соглашался. Однажды после очередного спора новенький встал на верхнюю узкую планку перил и прошел по ней до конца. «Эй, ты, самый хороший, сможешь ли так, как я?». Митя смог и уже прошел больше половины, когда соперник, охваченный злобой, рванул к нему и толкнул. Мальчишка разбился. Приказав ребятам молчать, застращав, новенький увел всех из собора… Митю искали три дня, обследовали всю Горушку и родники, пока один из воспитанников не рассказал моей маме, где пропавший мальчик и что с ним случилось.
СВАДЕБНОЕ ФОТО
Областное начальство уволило Анну Евлампиевну с работы. Таких талантливых и энергичных людей было тогда мало, и ей тут же железнодорожный отдел народного образования предложил место директора начальной школы №11. Мою маму в наказание перевели в детдом Любима. Тут мои родители и познакомились. Ей было 25 лет, ему 31. Они поженились.
Денег на свадьбу не было, да и свадьбы тогда были не в моде. Директор предложил им после ЗАГСа пригласить фотографа, а сам собрал всех работников — «будет у вас свадебная фотография вместе с коллективом, который соединил ваши сердца» (см. фото).
На снимке в первом нижнем ряду: второй слева — отец, Константин Иванович Казанский, рядом мать, Александра Александровна Казанская, около них — охотничья собака отца. Собака эта уже в Данилове спасла от явной гибели нашу младшую, третью сестренку. Схватила ее за ворот рубашонки и оттащила, когда малышка подползла к открытому в подполье люку. Во втором ряду: второй слева — директор.
Даниловский детский дом перепрофилировали в дошкольный, в 1932-м местные власти предложили маме должность старшего воспитателя. Дали ей 2-комнатную квартиру в 2-этажном деревянном доме на Петроградской, чтобы ближе ходить на работу на Горушку — нас у нее уже было двое. Отца из Любима долго не отпускали, переехал в Данилов лишь в 1934-м.
det-dom-istoria-veshei.jpg 131,54К
15 Количество загрузок:
Мама (в центре) и ее даниловские воспитанники
ИМЯ ДАЛИ ДЕТДОМОВЦЫ
Даже именем своим я обязана мальчишкам из группы отца. Папа не признавал никаких новых методов воспитания, кроме Макаренко. Собирал все его научные статьи. Вел воспитание на основе доверия и взаимоуважения, и мальчишки отвечали ему признательностью. Даже в его свободное от работы время приходили к нему домой.
Когда родилась я, кстати, очень беспокойная, мальчишки спросили: «Какое имя ребенку придумали?». Имена тогда в моде были новые, советские: Октябрина, Коммунара, Ким… Отец ответил, что за 12 лет в армии столько было боев и боевых операций, что хочется покоя, поэтому имя девочки будет Идиллия, что как раз и означает «тишина» и «спокойствие». Их удивлению не было предела: она же не первое и не второе! Вот если убавить одну буковку, то, может, тогда и ждать тишину и спокойствие? Отец с их доводом согласился, и ребята потом всему детдому рассказывали, что это они девчонке имя придумали.
Идилия КАЛЛИСТРАТОВА,
г. Данилов
Фото из семейного архива