Садовник (11 апреля 2010 - 14:14) писал:
По семейным легендам, в селе Покровское-на-Лунке Даниловского уезда служил священник отец Георгий Милославов.
Жену его звали Мария.
Часть детей имела отчество Егорович, часть - Георгиевич.
Среди детей:
Павел Георгиевич Милославов (род. в 1877 г.) - библиотекарь в Демидовском лицее, впоследствии священник,
Агния Георгиевна Милославова (в замужестве - Добронравова?) - мать известного венеролога Военно-медицинской академии Владимира Николаевича Добронравова,
Леонид Георгиевич Милославов - нотариус из г.Ростова,
Александр Георгиевич Милославов,
Аркадий Георгиевич Милославов - юрист в Кунгуре,
по последним данным, были еще две дочери:
Павла Егоровна (потомки - в Польше),
и Мария Егоровна (потомки - в Даниловском районе).
В Покрове до сих пор живут потомки Милославовых
ЗАКЛЕЙМЕННЫЕ
22 июля 2004 года «Северянка»
Дедушка притворил дверь потемневшего от времени добротного дома. Ласково погладил взглядом близкие светлые стены храма, настоятелем которого был когда-то. В другой жизни. Вплоть до закрытия в восемнадцатом... Двадцать лет почти минуло. Стоит сиротинкою в Покрове. Безголосый. На суету маленьких людских фигурок взирает. Понимающе, без укора... Двинулся дедушка к шумной от ребячьих голосов деревенской улочке. За ним - след в след, собачонка и котяра - хвост трубой...
Это всего лишь сон. Сон внучки отца Николая - Татьяны Вячеславовны Горностаевой. Живет она сейчас вместе с сыном в том же поповском, по народу, доме. Мой рассказ основан на воспоминаниях этой удивительно красивой и умной женщины. Истинно оно, всё же, человечье подсознание.
...За большим столом - ворох внучат. Сметают с блюда крапивные колобки. Вкуснотища! Сидят тихо, чуть дыша. Рядом - бабушка Агния. Ух, строга! Так зорким оком и примечает ослушников.
Росисто-свежее утро влилось с улицы вместе с дедом. Устало опустились на крепкий стул. Тихий умиротворённый взгляд 73-летнего старика встретился с десятком обожающих детских. Драный котяра - сколько ему лет, никто не помнит - заулыбался беззубо, вскарабкался на дедовы колени.
Ах, ты мой красавец, - оглаживая будто молью выеденную шкуру, приговаривает дед. - Не ценят тебя, красавца такого. Ну, чисто лионский бархат.
Умильно смежил кот очи, подернутые мутью. Зарокотал, поводя из стороны в сторону веткой "бархатного" хвоста. Пожевал деда хлебушка: "На-ка, покушай, милый." И сам за стол засобирался.
Расцвели смешинками ребячьи лица. Сдавленно хихикая, подначивали друг дружку локотками. Агния, сунув в жар печи чугунок, выпрямилась. Аккуратно поставила ухват. Повернулась - тишь, гладь. Хищно сверлила бабушка макушки внучат. Миг - и огромная деревянная поварешка гулко опустилась на Танину головку с косичками. Кот исчез со скоростью света.
- Ну что она тебе сделала? - опустив на лавку ведра с водой, заступилась за дочь мама, тоже Татьяна.
Так ведь и жрет, как тятенька! -взвилась Агния. - И пальчик, как тятенька, оттопыривает!
Бабушка Агния, что Салтычиха, делила людей на любимчиков и постылых. Внучка Таня была в числе последних. Горохом сыпались на неё придирки, щелчки, подзатыльники, обидные слова. И всё оттого, что Агния невзлюбила зятя, отца девчушки, считала, что он загубил жизнь её дочери, не дал ей учиться. Сама безграмотная, она мечтала выучить всех своих одиннадцать детей. Красавец с чудным голосом и музыкальными способностями, не поднимавший головы от книг, образованнейший, Вячеслав Васильев пришелся не ко двору матушки Агнии. Стоит сказать, справедливости ради, что нелюбовь была взаимной. Вячеслав в редкие приезды в Покров вел себя с тёщей с неизменно подчеркнутым почтением. Ручку при встрече целовал. Она ж брезгливо отдергивала: "Ну тебя к лешему!" В гостях Вячеслав с женою не задерживались. Звала работа. Он возглавлял в Данилове школу Песталоцци. А вот дети Покров обожали. В зимние и летние каникулы стремились в деревню. Отец обижался: "Я целыми днями на работе, не вижу вас, а когда отпуск у меня, исчезаете. Что вас там медом только кормят?" Дети извинялись, просили прощения за то, что огорчают, но всё-таки исчезали. А мёд у бабушки и дедушки видели очень редко, хотя пасека была. Его приходилось продавать на многочисленные деревенские нужды. В колхозе тридцатых годов работали за голые палочки трудодней. Добронравовы, как и все, перебивались подножным кормом.
Вот и сегодня ранним утром надергали девчонки лебеды да крапивы. Бабушка ошпарила, перемешала с отрубями, испекла. М-м-м, пальчики оближешь! В еде были неприхотливы. Дедушка - в особенности. Только однажды услышали от него: "Что-то невкусно". Тогда по ошибке достал хозяин из печи чугунок с куриным кормом: мелкая толченая картошка в "мундире", мякина, дуранда. Но сказал "невкусно" только после того, как съел это месиво... Завтракать кончали в тягостном молчании: помнили о поварешке в цепких, сухоньких руках Агнии. Тишину взрыл настойчивый стук: - Отец Николай дома? Дед вышел в сени. Пошептались с гостем. "Скоро буду!" - донеслось до навостривших ушки внучат. Николай Добронравов после закрытия церкви не служил. Но все односельчане величали его не иначе, как отец Николай, Агнию - матушкой. Они хлебосольные, гостеприимные, готовые поделиться последним, пользовались в округе величайшим уважением. На церковные обряды тогда начались запреты. Отец Николай, предугадывая гонение на священнослужителей, все-таки выполнял просьбы бывших своих прихожан.
Понимающе переглядываясь, ребятня выползала из-за стола. Дед деловито собирался. Кивнул в немом ответе Агнии. Та завыпроваживала мелочь на огород.
- Ба-а, а куда это деда?
- А вам зачем? Ступайте уж!
Советскую власть приняли они лояльно. По селу отца Николая звали красным батюшкой. Но кто знает? Кто знает... Детей, внуков берегли, а значит береглись. В доме никаких крамольных разговоров. Ни Боже ты мой! Рисковали только собой.
Внучата рассыпались по грядам. Потом ждал малинник, сено... В праздности время не проводили. Помогали старикам. Все их распоряжения выполнялись неукоснительно. В доме вели натуральное хозяйство, и все делалось своими силами. Дед пахал, сеял, плотничал. Всей семьей заготавливали сено. Бабушка себя в работе не жалела и детей, а затем и внуков, не щадила. Шестилетками поднимала раннюю рань. Но на игры - лапту, прятки, третий лишний - времени тоже хватало. И на книги, читали которые запоем. Как ни бедно жили, но дед всегда выкраивал на книги и журналы. Его библиотека хранилась в бездонном кованом зеленом сундуке. Именно этот сундук скинет под дождь первенец Добронравовых, названный по традиции тоже Николаем. Но это будет потом... Сейчас же почти все их дети с образованием. Как и мечтали безграмотная Агния и эрудит Николай.
Так воспитывал теперь внуков отец Николай. На лучших образцах классической литературы. Пятиклассницей внучка Таня учила "Евгения Онегина", "Демона". И в малиннике за сбором сочных ягод читала дедушке. Он хвалил: "Молодец! Хорошо!" Его хватало на всех. Если бабушка Агния любую работу превращала в каторгу, то дедушка Николай - в удовольствие. Он расцвечивал труд интересными рассказами, сложными задачками, сочинял дружеские экспромты на домочадцев, стихи. Он приучал вести дневники. Их тоже потом изымут. Потом.
...Вернулся дед к обеду, что в воду опущенный.
- Она в ужасном состоянии! - взволнованно делился отец Николай с женой. - Лежит в рубище на голой нетопленой печи. И смены белья никакой. Ты подбери что из лапотья, отнеси.
Через пару минут Агния, сама имеющая наискуднейший гардероб, скрылась в дверном проёме с узелком. Прихватила и колобков со стола.
...Агния была покровской. Отец её - Григорий Милославов - служил в местной церкви. Когда собрался на покой, на выданье две дочери - старшая, Паня, красавица и хохотушка, младшая, Агния, невзрачная серая мышка, но с характером - не дай Боже! Новый настоятель должен был, как заведено, взять в жены одну из дочерей отошедшего от церковных дел. Николаю Добронравову, закончившему семинарию и преподающему Закон Божий в Рыбинске, предложили здешний приход. Он приехал поглядеть. Глаз положил на Паню. Но, увы, оказалось, что приход дается за Агнией. С ней и повенчались. Разные и по характеру, и по интеллекту люди, они жили мирно, хорошо, достойно. Не было ни семейных ссор, ни склок. Они не злословили, не занимались пересудами. "Не судите, да не судимы будете", - любил говаривать отец Николай. В этом батюшка с матушкой были едины. Дети, а затем и внуки боялись властную, вспыльчивую Агнию. Проявления любви, хоть какой-то нежности, понимания от неё было не дождаться. Дочерей - гимназисток дразнили за яркую невыгоревшую полосу на подоле. Агния обшивала всю семью. Ситцевые или сатиновые платья девочкам мастерила на вырост. Они линяли. Подол отпускали. На слезы и жалобы дочерей Агния давала один ответ: "Ну, милые, прокормить вас куда ни шло, а на наряды сами зарабатывайте. Учитесь лучше и всего достигнете". К Николаю, справедливому, уравновешенному, понимающему, дети льнули. С радостями и огорчениями шли к нему, каялись в проделках, а он назначал справедливое послушание. И никогда не повышал голоса. Пожурит ласково, а так стыдно.
Нажили с Агнией трех сыновей и восемь дочерей. Недавно вон вручали матушке Орден Матери-героини. Ручку жали под хлопки односельчан.
-Да зачем? Где мне его носить-то? - опускаясь с возвышения, усмехнулась Агния.
А чем заработала, там и носи! - заржал председатель сельсовета Федька Плохов. Его ещё накажет Господь за то, что он сотворит с семьей Добронравовых. Но это потом.
Немилосердно палит полуденное солнце. Спасительной прохладой льет от стен храма. Таня с двоюродной сестрицей подле крутятся. Заглядывают в разбитые окна. Восторженно делятся увиденным.
- Гляди-ка, люстра!
- Краси-ивая. А там что такое?
- Плащаница.
Столбики пыльного солнца пронизали замкнутый храм, золотыми лужицами растеклись по паркету, скользили по нетронутой росписи.
...До революции храм в Покрове на Лунке был богатейшим. Отец Никлай дружил со многими дворянами, что имели усадьбы поблизости. Те любили здешнюю церковь, богатые вклады делали, наведывались и в двухэтажный поповский дом. Помещик Сергей Дурново из Петрушина и купец Вячеслав Фомин подо-олгу засиживались. Пытались при случае напоить хозяина допьяна. Он спиртное пригубит - и больше ни-ни! Уж и в самовар коньяк подливали, но шутников разоблачали... О церковных ценностях, пропавших из храма в одну ночь конца тридцатых, до сих пор ходят легенды. Будто бы несметные эти сокровища зарыты в Покровской земельке. Искали одно время, да бесполезно... Позднее, перед войной, храм разорят. В одной церкви оборудуют молокозавод, в другой - устроят гараж для тракторов. Колокола сбросят с колокольни на винтовые лестницы.
По чудным этим ступенькам взбирались Таня с сестренкой ввысь. На самый верх. Замерев, любовались раскинувшейся панорамой. С упоением слушали воркующих голубей. Их много. И в доме деда живут эти мирные птахи.
- Смотри!!! Дедушка с Игорем по грибы пошли.
Отец Николай с внучком, оживленно переговариваясь, шагали к лесу. Вдруг старик споткнулся будто. Живо наклонился. Повертел перед глазами поднятым. В карман сунул. Девчушки на колокольне развеселились. Ну, дедушка! Вот так хозяйственность! Почти всегда возвращается домой с полезными находками. Веревочку ли найдет, гвоздик ли - все в карман. Да и грибы брал подчистую. Червивые? "Ничего, - посмеется, - не они нас съедят. Высушим". Брал всякие. И если попадались большие стаи обалдуев (валуи), то он наполнял корзину ими, так что приходилось возвращаться домой. Игорек, бывало, брал на душу грех - шел вперед "на разведку" и, обнаружив стаю обалдуев, устраивал над ней танец, а деду сообщал, что в лесу, видимо, паслось стадо.
Быстрехонько наполнилась дедова корзинка. На опушке внучок за разборку сел. Дед зверушек наблюдает, птичьим пересвистом наслаждается... Червивая куча надежно схоронена под раскидистым кусточком. Усталые и счастливые бредут грибники домой.
- Что-то полегчало, Игорек?
- Да утряслись, видно.
К вечеру ждали гостя. Из далекой гитлеровской Германии спешил к дочери Николая и Агнии - Анастасии - Эрнст. Их светлая чистая любовь приведет в дом Добронравовых смерть и несчастья. Скоро.
Они познакомились в Ярославле в небольшой уютной "Фотографии", где работала Настя. Подолгу бродили по Набережной, болтали о всем сразу и ни о чем. Казалось, знакомы они всю жизнь. И жизни не хватит наговориться.
...Подтянутый молодой человек переступил порог теплого покровского дома. С почтением склонил голову. Зардевшаяся от смущения Настя переводила. Хлебом-солью встретили любовь дочкину Николай и Агния. Эрнст приехал за Анастасией. Звал в Германию... Она металась. Она не решилась. Утром, после отъезда немца, в сенном шкафчике Агния наткнулась на странную коробку. Шоколадные конфеты! Эрнст не осмелился почему-то их преподнести. Не один день судачило село о женихе из гитлеровской Германии. Разглядывали Настины часики из чистого золота. С гравировкой "Моей Насте от Эрнста". Не прощальным был подарок. Эрнест надеялся и верил. В селе поговорили и забыли. Но не все.
В конце лютого января тридцать восьмого года за отцом Николаем пришли. Арестовали его вместе с Андреем Добрыниным, протоиереем, благочинным, служившим в соседнем приходе. Тогда-то уважаемого, справедливого, мудрого старика 74 лет заклеймили немецким шпионом, врагом народа. Заклеймили всю его семью.
И Добронравова, и Добрынина обвинили в организации контрреволюционной повстанческой группы. В конце лютого января тридцать восьмого отец Николай ушел. В никуда.
"Я бы на вашем месте публично отказался от такого отца, - услышали дочери в НКВД. - А если будете надоедать, то и вы окажетесь на его месте!" Как же так? За что? Бред какой-то! Передачку и деньги приняли. Через неделю - вернули. Добронравов якобы отправлен по этапу в Сибирь. Это была ложь. Отец Николай, как узнали позже, был уже расстрелян. Добронравова и Добрынина убили, говорят, у Козьего болота. Через три недели после ареста! Родные не ведали. И заклейменными все-таки стучали в массивные двери.
С Кавказа примчался спасать отца первенец. Николай бросил службу. Военным ветврачом родине служил. В Ярославле имевший дерзость заступиться оказался за решеткой. На долгих десять лет!
Младшенький Сережка учился в то время в Ленинграде. В институтском общежитии поделился с другом: "Стариков невинных сажают! Что же это за страна такая?" Наутро "друг" донес. Сережу заключили в ленинградские "Кресты". Позже, во время блокады, его расстреляют. Заключенных нечем было кормить.
В том же 38-м арестован был и зять Агнии и Николая - Абрам Яковлевич. Его, виднейшего врача, жестоко били, пытали ... Обвиняли в распространении чумы. Покалеченным, беззубым вызволила Абрама Яковлевича из заточения жена. .
Не пострадал лишь один из сыновей отца Николая - Владимир, профессор, преподаватель военной академии. Его по какой-то причине не тронули. Но клеймо стояло. Так же, как и на всех. От них, что от прокаженных, шарахались. Тяжкое муторное время.
... В конце сороковых вернулся из заключения старший сын. Об отце и о Сергее к тому времени так никто и ничего не узнал. Вернулся незнакомцем. Приступы чудовищной необъяснимой ярости пугали родных. В день возвращения выбросил Николай под дождь сундук. Зеленый, кованый, с лучшими образцами классической литературы - под ливневый дождь.
- Что же ты делаешь, Николай?! - пытались докричаться до угрюмого незнакомца сестры. - Это ж память об отце!
Он молчал. Расшвыривал книги ... Из Германии пришло в Покров письмо. "Прошу сообщить, - писал Эрнст, - где сейчас Анастасия". Над листком белой дорогой бумаги Настя плакала. Молча.
- Напишите, что нет меня ... Не знаете, где я ... Мы и так настрадались, - выговорила наконец.
В пятьдесят шестом Агния с дочерьми предприняли очередную попытку узнать о судьбе отца Николая и Сергея. "Мне 86 лет. Я стою на краю могилы. 18 лет я провела в страшной тоске,- писала Агния в Москву товарищу Ворошилову. Я не знаю, что послужило причиной ареста моего мужа, но я прожила с ним всю жизнь и хорошо знаю, что он никогда не делал ничего преступного…"
Она умоляла, взывала к справедливости, требовала признать невиновность мужа и сына ... Через год Добронравовы узнали правду .Тогда в поповском доме собралось более тридцати родных и близких. Имевшие положение и деньги, постаревшие дети Добронравовых с семьями, как и прежде, приехали на лето в Покров. Что чувствовали они, получив весть о смерти отца Николая и Сергея, об их невиновности? Радость? Облегчение? Боль? Гнев?
"Врагов народа" Добронравовых и Добрынина реабилитировали. Убили, искалечили, заклеймили, а через два десятка лет снисходительно признали - "Невиновны". Ничего ж себе ошибочка! Посоветовали подать в суд за клевету на бывшего председателя сельсовета Федьку Плохова. Но к тому времени свершился уже суд Божий. Клеветника разбил паралич. Недвижим лежал. Что двигало Плоховым? Что сейчас движет плоховыми? Иль извелись они?! Не-ет, живучи! В них черная зависть, желание прогнуться, убедить власть в своей исключительной преданности. Хотя преданность-то эта на час. Да и та лжива. В них обычное холуйство, когда что требуется, то с расторопностью и подается. У них рабская сущность, когда даже любят то, что любит хозяин.
Омерзительны творящие зло и явное, и тайное. Но гнилью тянет и от тех, кто судил и судит опрометчиво, считает, что ему "все дозволено" и что только он вправе устанавливать истину. Каждый из нас ежесекундно стоит перед выбором и сам решает, что предпочесть. И каждый, а не система - в ответе! Мы имеем, что заслуживаем. Система невиновна. Мы с федьками плоховыми любую систему похороним в козьем болоте. А может, я и не права. "Не судите", - любил повторять отец Николай. Не буду.
Добронравовы, Добрынин и Плохов - переплетение судеб, полюсность жизненных позиций и даже фамилий. Добро и зло - извечная борьба. Чья ж победа? Человек жив, пока помнят его. К памятному кресту, что установлен отцу Николаю у церкви в Покрове, идут люди. Несут цветы. А Федьку если и вспомнит кто, то недобрым словом. И сплюнет.
Живо дело отца Николая. Открыт и преображается храм в Покрове. Праправнук его - Николай Добронравов закончил в этом году Санкт-Петербургское духовное училище. Получил рекомендацию в духовную академию. Он посвятил себя служению Богу, церкви, людям.
Татьяна ДАНИЛОВА.
Фото из семейного архива и автора.
P.S. Благодарю Т. В. Горностаеву и Т. М. Макарову, директора музея г. Данилова, за огромнейшую помощь в подготовке материала.