Отправлено 11 декабря 2010 - 14:22
На масленицу 1882 года меня взяли домой, и обратно в Мологу уже не отправляли. Отец решил определить меня с осени в духовное училище, а для этого ему казалось необходимым дать мне подготовку, главным образом по латинскому языку. Подготовку взял на себя молодой учитель в нашем селе, мамин кум, Дмитрий Васильевич Казанский. Время обучения у него, к счастью, непродолжительное (кажется, месяца два) было для меня очень тяжелым периодом. Тучный, сырой, с красным лицом, которое при возбуждении багровело, он отличался вспыльчивостью и неукротимостью А так как в школе он был полным, а в сущности, единовластным, хозяином, то сдерживать темперамент ему не было необходимости, и безответным крестьянским ребятам приходилось от этого немало страдать. Потом мужички, бывшие ученики Д.В., рассказывали мне, как он с ними обращался. При неудачных ответах он приходил в неистовство и бил их линейкой и всем, что попадалось под руку, не исключая собственных галош, которые он снимал с ног и бил ими провинившегося мальчугана по лицу. Я был на особом положении, т.к. занятия со мною проходили во внеурочное время, по вечерам, и за плату. Задаваемые уроки я готовил аккуратнейшим образом и был в сущности идеальным учеником. Однако, и я приводил своего учителя в бешенство. Камнем преткновения у нас с ним была латинская грамматика, – главный предмет, на который, по условию, учитель должен был обращать преимущественное внимание. Когда, на уроках ли, или дома, дело доходило до латинской грамоты, я тупел и приходил в полное отчаяние. Источник был очень простой: меня заставляли учить латинскую грамматику, не дав предварительно никакого понятия о строении речи вообще. Я не имел ни малейшего понятия о русской грамматике, а между тем латинский учебник предполагал эти знания учащегося. Первое же затруднение появилось сразу после того, как я освоился с латинским алфавитом и научился немного читать латинский текст.
Ну, вот, на завтра выучи из грамматики латинские названия падежей. Да тверже заучи, чтобы не перепутывать, – наказывает учитель. Прихожу домой вечером с сознанием того, что с завтрашнего дня начну настоящую «науку». Утро. Отец в церкви, мать на кухне занята стряпней. Открываю латинскую грамматику. Читаю и ничего не понимаю. Говорится о каких-то существительных, о склонениях, о падежах, о числах. И к каждому такому страшному слову прибавлены в скобках мудрёные латинские слова: nomen, substantivum declinatio, casus, numerus…Зажимаю уши, хотя мне никто не мешает, и начинаю долбить непонятные слова. Полчаса такой зубрежки, и я совершенно дурею. Бегу на кухню к маме за помощью.
– Мама, а существительное – это что такое? Значит, оно существует? А именительный? Это когда имя дают? Вот я например, меня зовут… А родительный? Когда дети рождаются? Вот тут написано: mensa – стол. Это именительный, как его, падеж. А потом говорится: mensal – стола, родительный. Кто же тут родился? Дальше дательный – mensal – столу. А как же столу что-нибудь дать? Вот ты мне что-нибудь даешь, это понятно. А столу дать? Как это?
– Милый мальчик, поди, подумай сам. Мне некогда, да и не могу я это тебе, как следует, объяснить. Спроси у Дмитрия Васильевича.
– Да он сердится…
– Это он сердится, должно быть, оттого, что ты его объяснения плохо слушаешь.
– Да нет, мама…
– Ну, ступай, ступай.
Я опять с тоскою усаживаюсь за латынь и с отчаянием твержу: nominantivus, genitivus…и т.д. Наступает вечер. Надо идти на урок. Я несколько раз прощаюсь с мамой, прошу, чтобы она меня перекрестила, прощаюсь с работницей, залезаю на печку, где нежится кот, прощаюсь с ним и завидую, что ему не нужно учиться латинскому языку. Урок.
– Ну, что там у нас? Падежи? Отвечай!
– Nominativus – именительный, ablativias – дательный …
– Как, как? Что такое?
Дмитрий Васильевич багровеет, а у меня начинает кружиться голова, и фигура учителя уплывает куда-то вдаль. Вот он маленький, точно я смотрю на него в бинокль, повернутый обратным концом.
– Это так ты учишь уроки? У-у, мерзавец!
Учитель вскакивает со стула, бросается в кровать, лицом в подушку, потом поворачивает голову в мою сторону и громко пыхтит. Очевидно, у него усиленное сердцебиение.
– Чорт бы вас всех… Уморят совсем… Ну, чего сидишь, глаза вылупил? Учи, бери книгу.
У меня слезы застилают глаза, я наклоняюсь над книгою, и буквы прыгают перед глазами.
– Чего шепчешь? Читай вслух! Ну, вот, не угодно ли? И читать разучился! Хорошо ученичок… Нет, я Геннадию Ивановичу пожалуюсь, таких олухов гнать надо!
Так над этими падежами мы пробились несколько уроков, и все-таки в рапортичке, которую Д.В. завел и куда заносил мои успехи, наряду с пятерками по Закону Божию, русскому языку и арифметике, в графе латинского языка красовались сперва единицы, а потом сочные нули. Окончательно застряли мы, и безнадежно, на втором склонении. Д.В. перешел от слов к делу. Началось рукоприкладство. Однажды я получил за латынь такую пощечину, что свалился с табурета (ноги у меня до пола не доставали). Потом он из своей комнаты стал высылать меня, в наказание, в темный холодный класс, где я, стоя на коленях, продолжал долбить все ту же латынь. Дома я ничего не говорил, боясь, что будет еще хуже и утешая себя мыслью, что так учатся все: не даром же говорится, что плод учения горек… Случилось, что к Д.В. заехал как-то товарищ. Я в это время отбывал наказание в классе, стоя на коленях. Приятели у себя в комнате заговорились, а о моем существовании забыли. Я вдоволь успел наплакаться, размазав слезы по всему лицу, озяб, трясся от холода и нервного напряжения. Прошло, вероятно, часа два. Д.В. случайно вышел в коридор.
– Как, ты еще здесь? Ну, иди, иди домой, голубчик.
Это «голубчик» удивило меня: таких слов я от него не слыхал и не ожидал. Мама по моему запозданию и внешнему виду догадалась, что дело неладно, и принялась меня выспрашивать. Я, всхлипывая, рассказал ей всю правду. Мама пришла в ужас. Сейчас же послала за отцом, который сидел в гостях у церковного старосты, а меня вымыла, напоила чаем с малиновым вареньем и, так как меня била лихорадка, уложила в постель. В соседней комнате мать рассказала отцу, как меня учат. Отец возмутился, сорвался с места и побежал в школу. Что там произошло, я не знаю, но только вскоре я услышал за дверью мягкий, ласковый голос моего мучителя.
– Кумушка, можно войти?
Мама не отвечала. Немного погодя входит работница и докладывает (таких докладов у нас никогда не бывало), что пришел Д.В.
– Скажи ему, что я больна и принять его не могу.
Гора свалилась у меня с плеч. Я почувствовал себя отмщенным. Вдобавок к этому блаженству мама, проходя мимо и заметив, что я не сплю, подошла ко мне и приласкала.
– Спи с Богом, Саня. Больше к Д.В. ты не будешь ходить.
Дипломатические сношения с Д.В. были прерваны, и я следующие несколько месяцев наслаждался безмятежным спокойствием, окруженный атмосферою ласки, вплоть до осени, когда отец свез меня в Ярославль, определив в первый класс духовного училища.
А. Г. Ширяев. Воспоминания. В книге: Т. Бикбулатов. Веретейская волость